Убийство Маргарет Тэтчер - Хилари Мантел (2014)

Скажу так: если вы собираетесь с кем-либо встречаться на вокзале Ватерлоо, составляйте планы заранее — и тщательно согласовывайте. Официально, в письменной форме, для дополнительной надежности. Я встала, как валун посреди бурного потока, а прочие пассажиры разбивались о мое подножие и обтекали меня со всех сторон. Куда он мог пойти? Что мог бы захотеть? (Не знала, господи помилуй, что мертвые ходят среди живых.) Выпить чашечку кофе? Изучить глянцевые обложки бестселлеров? Купить что-нибудь в аптеке — лекарство от простуды, флакон ароматического масла?

Что-то крохотное и твердое в моей груди, мое сердце, еще вдруг уменьшилось. Понятия не имею, что ему могло захотеться. Безграничные возможности, которые открывает Лондон… А если он разминется со мной и выберется в город?.. Впрочем, даже с учетом безграничных возможностей, не могу вообразить, что могло ему понадобиться.

Я принялась его искать, заглянула в книжный «У. Г. Смит» и в бутик «Коста коффи». Разум пытался вызволить из глубин памяти поводы, за которые можно зацепиться, но тщетно. Надо бы проглотить что-нибудь сладкое, стакан горячего шоколада, чтобы согреть руки, итальянскую вафлю, посыпанную какао. Но разум оставался холодным, а необходимость действовать никуда не делась.

Мне пришло в голову, что он решил махнуть на континент. Отсюда ведь отправляются поезда в Европу; и как мне тогда его догнать? Интересно, какие документы ему потребуются, обзавелся ли он деньгами? Как там с финансами, в загробном мире? У призраков свой паспортный контроль? Мне представилась вереница теневых послов, с теневыми портфелями, засунутыми в складки шелковых одеяний.

Существует ритм — все это знают, — в котором люди движутся в любом крупном, публичном пространстве. Существует определенная скорость, которую никто не выбирает сознательно, но которая устанавливается каждый день, вскоре после рассвета. Стоит нарушить этот ритм, и ты горько пожалеешь: тебе примутся наступать на ноги и пихать локтями. Суровые британские извинения — «Простите, ой, простите»; правда, те, кто ездит часто, не склонны, как я выяснила, к проявлению вежливости — замешкайся, сбавь темп, и тебя попросту сметут с дороги. Мне подумалось, впервые в жизни, что этот ритм представляет собой истинную загадку, контролируется не железными дорогами и не пассажирами, а некоей высшей силой: это содействие нашему притворству, своего рода руководство для тех, кто в противном случае не знал бы, как поступить.

Сколько среди этих торопливых толп по-настоящему живых, сколько среди них тех, чей облик — лишь игра света и тени? Сколько, я спрашиваю, привязанных к реальности, сколько тех, кто достоверно и убедительно способен доказать, что живой? Вон тот растерянный, безликий, желтокожий мужчина, иностранец с рюкзаком на спине; вон та женщина с изможденным лицом жертвы чумного года? Обитатели бурых домов Уондсворта, насельники квартир с балконами и пешеходных мостиков; ворчащие пассажиры, купившие билеты на Виргиния-Уотер[30], те, чьи дома балансируют на краях набережных, чьи крыши, мокрые от дождя, пролетают перед глазами путешественников? Сколько?

Отличите меня, пожалуйста! Отличите, покажите, в чем разница. Предъявите текстуру живой плоти. Объясните, в чем суть, каков тот тембр голоса, что отличает живых от мертвых. Покажите мне кость, которая точно принадлежит живому. Цветущую кость, так сказать. Найдите и покажите, хорошо?

Двигаясь дальше, я заглянула в передвижной холодильный шкаф с его забальзамированной едой для путешественников. Мельком увидела рукав пальто, показавшегося знакомым, и мое съежившееся сердце пропустило удар. Но мужчина повернулся, его лицо лучилось глупостью; чужак, посторонний, да и ростом ниже, чем я помнила.