Приключения Джона Девиса. Капитан Поль (сборник) - Александр Дюма (1840)

Через некоторое время Джордж приходил сказать, что лошади готовы, мы отправлялись кататься часа на два, на три, ездили или к мадемуазель Вильвиель, которой матушка отдала и свой домик, и свои сорок фунтов стерлингов дохода, или к каким-нибудь бедным больным, к которым Анна-Мэри всегда являлась ангелом-хранителем и утешителем, потом, проголодавшись, мы возвращались в замок. После десерта я поступал во владение Тома, и это было для меня самое веселое время: он сажал меня на плечо и уносил смотреть собак, лошадей, взлезал на деревья доставать гнезда, а я между тем, сидя внизу, протягивал к нему ручонки и кричал что есть мочи: «Том! Том! Не упади!» Наконец он приводил меня домой. Уморившись, я обыкновенно уже дремал, но все-таки хмурился, когда видел Робинсона, – ведь меня посылали спать в то время, как он приходил. Если я упрямился, не шел, опять посылали за Томом: он приходил в гостиную, брал меня на руки и уносил, как будто против воли всех. Я немножко сердился, но Том клал меня в койку и начинал качать, рассказывая мне сказки, я засыпал с первых слов, а потом добрая моя маменька перекладывала меня в постель. Прошу читателей извинить, что я вхожу во все эти ничтожные подробности: теперь уже ни батюшки, ни матушки, ни Тома нет на свете, мне сорок пять, как было батюшке, когда он вышел в отставку, и я живу один в нашем старом замке, но во всей округе нет ни одной Анны-Мэри.

Первую зиму, которую помню, я провел очень весело. Снега было с избытком, и Том выдумывал множество средств – силков, сетей и прочего, – чтобы ловить птичек, которые, не находя пищи на полях, приближались к жилищам. Батюшка отдал нам большой сарай, и Том велел закрыть его спереди частой решеткой, сквозь которую не смогли бы пролететь даже маленькие птички. В этот сарай мы сажали своих пленников, и они находили там обильную пищу и убежище на нескольких сосенках, которые стояли в кадках. Я помню, что к концу зимы пленных у меня было бесчисленное множество.

Я только и делал, что смотрел на них, ни за что на свете не желая возвращаться в комнаты, и меня с трудом могли зазвать к обеду. Матушка сначала боялась, чтоб это не повредило моему здоровью, но батюшка щипал меня за толстые румяные щеки, показывал их матушке, она успокаивалась и отпускала опять к птичнику. Весной Том объявил, что мы выпустим своих невольных пленников. Я решительно воспротивился, но матушка с легкостью доказала мне, что я не имею никакого права удерживать бедных птичек, которых изловил и заточил хитростью. Она объяснила мне, что несправедливо пользоваться нуждой бедного для того, чтобы обращать его в рабство. Как только на деревьях появились первые почки, она показала мне, что птички стараются вырваться, чтобы свободно порхать посреди оживающей природы, и разбиваются в кровь о железную сетку, которая не дает им наслаждаться волей. Одна из них как-то ночью умерла – матушка сказала мне, что это из-за тоски по воле. В тот же день я отворил клетку, и все птички с громким чириканьем вылетели в парк.

Вечером Том взял меня за руку и, не говоря ни слова, повел к птичнику. Я был в восхищении, увидев, что он почти так же полон, как был утром: три четверти моих маленьких гостей, заметив, что зелень в парке еще не достаточно густа, чтобы защитить их от холодного ночного ветра, вернулись на свои сосенки, мирно растущие под надежной крышей, и весело распевали, как будто благодаря меня за гостеприимство. В радости своей я побежал рассказать об этом происшествии матушке, и она, пользуясь случаем, объяснила мне, что такое благодарность.