Маурисьо . Простите. Я так глупо поспешил сделать вывод.

Бальбоа . Нет, это теперь вы торопитесь с выводом. Письмо было фальшивое. Его написал я.

Маурисьо . Вы?

Бальбоа . Что же мне оставалось делать? Моя бедная жена умирала, молча умирала день за днем. А эти три страницы открыли ее рояль и повернули ее кресло к окну в сад.

Маурисьо . Очень хорошо. Немного примитивно, но вполне действенно. (Пишет.) «Ложь во спасение». А потом?

Бальбоа . Потом оставался только один путь. Надо было продолжать игру, бабушка отвечала, писала ему счастливые письма, и каждые два-три месяца приходил ответ.

Маурисьо . Понимаю. Это, как снежный ком.

Бальбоа . Вот наш внук окончил университет в Монреале. Вот он путешествует в санях по сосновым лесам, среди озер. Вот он стал архитектором, и у него своя мастерская. Потом он влюбился в прелестную девушку. Сколько я ни тянул их роман, в конце концов пришлось их поженить. Ей все было мало. Женщины всегда так, все им бывает мало… А теперь… (От волнения голос его прерывается.)

Маурисьо . Ну, ну, не падайте духом. Что-то нарушило ваши планы, да?

Бальбоа . На прошлой неделе я прихожу домой, она выходит мне навстречу, плачет от радости, а в руке у нее телеграмма. После двадцати лет отсутствия наш внук сообщает о приезде!

Маурисьо . Простите, но теперь я не понимаю. Какого дьявола вы послали эту дурацкую телеграмму?

Бальбоа . Я не посылал. Сама жизнь ворвалась в мою игру. Телеграмма была настоящая.

Маурисьо . От внука?

Бальбоа . От внука. Восемь дней тому назад он отплыл на «Сатурнии».

Маурисьо . Черт! Это становится занимательным. (Пишет.) «Возвращение блудного внука».

Бальбоа . Можете ли вы представить, что я пережил за эти ночи? Я не мог заснуть и все думал, думал. Развеется дымовая завеса и ничему уже не помочь — так думал я тогда. Вместо аудиторий университета — камера тюрьмы. Вместо путешествия по сосновым лесам — бегство от полиции по грязному асфальту. И вместо веселого, хорошего мальчика, который жил в письмах, — бродяга.

Маурисьо (встает, говорит вдохновенно) . Ни слова больше! Надо спасти ложь во что бы то ни стало. Переоденемся… Нападем на корабль в море… Устроим засаду в порту… Не знаю еще, что мы сделаем, но не беспокойтесь: ваш внук не приедет. Ведь вы об этом меня просите?

Бальбоа . Нет, не об этом.

Маурисьо . Как не об этом?

Бальбоа . Чтобы помешать его приезду, уже ничего не надо выдумывать. Разве вы не читали во вчерашних газетах? «Сатурния» пошла ко дну, и никто не спасся.

Маурисьо . Он погиб?

Бальбоа . Погиб.

Маурисьо . Печально, но это выход! Ваша жена знает?

Бальбоа . Она не должна знать! Я перехватил все газеты, выключил телефон. Если надо будет, забью окна и двери. Только не это! Знаете ли вы, что такое — двадцать лет думать только об одном дне и, когда он настал, опять ничего нет, опять горе.

Маурисьо . Я понимаю. Но что же я могу сделать? Мы придумывали много очень хороших трюков, против многих неприятностей. Но против смерти мы еще ничего не нашли.

Маурисьо . Неужели вы еще не поняли? Разве важно, чтобы был жив настоящий наш внук? Надо спасти другого, того, из писем, которому она радовалась, в которого она верит… Он один настоящий для нее! Он должен приехать.

Маурисьо (он понял) . Постойте! Неужели вы хотите, чтобы я был вашим внуком?

Бальбоа . Вот именно! Вам удавались более трудные роли. Ведь вы были похитителем детей, и привидением, и даже, если не ошибаюсь, — соловьем?

Маурисьо . Но человека труднее сыграть, чем привидение. У него свое лицо, и глаза, и свой голос…

Бальбоа . К счастью, он ни разу не присылал фотографий. Мальчик может очень сильно измениться за двадцать лет.

Маурисьо . А кораблекрушение?

Бальбоа . Она не знает. И, потом, он мог опоздать на пароход, сесть на другой… Полететь на самолете.