Стальная империя Круппов. История легендарной оружейной династии - Уильям Манчестер (2003)

Даже в те времена военные люди выражались невразумительно. И если отбросить издержки стиля, оставалось только то, что приводило в уныние. Но все-таки генерал оставил дверь открытой для «дальнейшего рассмотрения вопроса о производстве пушек из тигельной стали». Альфред в нетерпении смахнул пыль со своих артиллерийских планов и предложил изготовить экспериментальное орудие. 6-фунтовое, полагал он, не уложится в его существующие мощности. В конечном счете он думал вложить более 10 тысяч талеров в создание полностью оборудованного оружейного цеха (маховики, новые печи, паровой молот мощностью в 45 лошадиных сил), но не было смысла затевать все это, пока Берлин не одобрит орудие. Он предложил 3-фунтовое орудие. Он может предоставить его «через пару недель». Генерал несколько потеплел, и 22 апреля 1844 года Круппу был дан зеленый свет. К несчастью, Альфред грубо ошибся в расчете времени: три года спустя он все еще заверял нового министра, что орудие на подходе. Оно было поставлено на военный склад Шпандау, недалеко от Берлина, в сентябре 1847 года.

Пруссия получила первую пушку Круппа. И меньшего внимания к ней было проявить невозможно. Позднее это официальное невнимание было отнесено на счет политических беспорядков, но они начались только через полгода, а когда начались, критический период был коротким. На самом деле никто не проявлял интереса даже к тому, может ли орудие стрелять. Бездействующими оставались 237 фунтов лучшей крупповской стали, над которыми даже не было защитного покрытия. На протяжении почти двух лет пауки затягивали паутиной 6,5-сантиметровый (2,5 дюйма) ствол, пока Альфред, выйдя из себя, не призвал к действию пассивную Комиссию по испытанию артиллерийских орудий. В июне 1849 года пушка выстрелила на полигоне Тегель. Три месяца спустя сообщение об этом дошло до Эссена. Прочитав его, Альфред был ошарашен. Орудие стреляло хорошо, покровительственно сообщалось в депеше: его может разрушить только чрезмерная загрузка. Но «необходимость усовершенствования нашего легкого оружия едва ли существует. Пожелать можно только более продолжительной жизни тяжелых бронзовых стволов и увеличения мощности железных». Сделав такой безоговорочный вывод, комиссия оградила себя следующим:

«Поэтому мы не можем рекомендовать вам продолжать эксперименты, если вы заранее не видите своего собственного способа ликвидации препятствия к производству стволов такого типа, вытекающего из их высокой стоимости».

Бойен, по крайней мере, высказывался прямо. Разъяренному Альфреду казалось, что комиссия служила и нашим, и вашим. Фактически никто не хотел его изобретения. Оно представляло собой перемену, а закостеневшие военные чины смотрели на любой прогресс прищуренными глазами. В ретроспективе приговор комиссии представляется на удивление близоруким. Но так встречали новизну не только в Пруссии. Как любой переворот, индустриальная революция породила мутные волны контрреволюции; в тот же самый год, когда Альфред начал ковать свой первый мушкет, Сэмюэл Морзе довел до совершенства свой телеграф, и ему пришлось восемь лет стучаться в двери Вашингтона, прежде чем был проложен первый кабель. Умы военных были особенно невосприимчивы к новому. Офицерский корпус XIX века ожесточенно боролся с идеями Ричарда Гатлинга в Америке, Генри Шрапнеля в Англии и графа Фердинанда фон Цеппелина в Германии.