Никто вокруг особо не беспокоился, и я подумала, что, возможно, это типично западная черта – бояться старухи, которая может умирать и оживать так же легко, как мы засыпаем и просыпаемся.

Я тихо села на стул и стала зарисовывать вечерние больничные дела. Это меня успокаивало. Мальвика сменила позу и попросила сахара. У нее на подбородке блестели желтоватые струйки слюны. Губы были сухими и потрескавшимися. Глаза по-прежнему смотрели в никуда и имели почти фиолетовый цвет. Левая щека покраснела, как будто к ней прилила кровь.

Я зарисовала эти отметины смерти.

***

Некоторое время я не приезжала в больницу Святого Мартина. Мне заказала портрет одна богатая француженка. Притягательная сила денег убедила меня взять заказ, и, кроме того, мне нравилась мысль, что моя работа будет висеть где-нибудь во Франции.

Как-то, устав от красивого лица француженки, я достала из стола портрет Мальвики. При взгляде на него мне стало нехорошо. Я никогда до этого не рисовала мертвых. На заднем плане я изобразила часы, остановившиеся в 5:37.

Я подумала о таксистах, о том, как они повторяют легенду об исчезающей девушке. Как они непроизвольно своими байками покрывают насильника. Я поняла, что не смогу закончить портрет Мальвики, пока не узнаю ее как молодую девушку, не пройду ее дорогой и не заучу ее наизусть.

И началась неделя – или, может быть, это были две недели? – в течение которой я каждый вечер после пяти ловила такси у ремесленного рынка. Некоторые таксисты гордо говорили мне:

– Вообще-то мы не сажаем здесь молодых девушек. Но я не верю в привидения.

В один из вечеров шофер сказал:

– Вы ездили за покупками? – Он смотрел на меня в зеркало – но не совсем на меня. На место рядом со мной. Мне всегда было тяжело разговаривать с косоглазыми людьми.

– Да, – сказала я, хотя никаких сумок у меня с собой не было.

– Девушки, а вы идете сегодня на танцы?

– Девушки?

– Да. Вы и ваша подруга. – Он кивнул мне. И месту рядом со мной.

Моя правая рука покрылась мурашками. Кто-то будто прислонился ко мне. Я не поверила, что в машине еще кто-то есть, но смотреть мне не хотелось. Я отодвинулась ближе к двери и все же повернула голову.

Ничего. Никого.

Шофер произнес что-то на хинди.

– Извините, я не говорю на хинди, – сказала я, но он продолжал говорить, делая паузы, как будто слушал кого-то.

– Ваша подруга очень скромная, – сказал он.

Мы свернули на дорогу, ведущую к кладбищу и больнице Святого Мартина. Мне хотелось выйти, но я должна была ехать дальше, хотя сердце готово было выпрыгнуть из груди. Мы проехали кладбище, повернули к больнице. Шофер обернулся.

– Где… ваша… подруга? – закричал он. А по виду и не скажешь, что этот мужчина может кричать. – Где она? Вы мне заплатите за двоих!

– Вы можете подождать? Я хочу кое-что проверить.

Он затряс головой и дал газу, едва я захлопнула дверцу.

– Где она? Где та девушка?

***

Мальвика сунула в рот палец:

– Сахар? Сахар?

Никому не пришло в голову ее умыть. Я ясно видела смертные отметины, желтоватую слюну на подбородке, фиолетовый оттенок глаз.

– Вы уходили? – спросила я. – Вас здесь не было?

Она кивнула:

– Я та девушка. – И улыбнулась.

***

Я закончила портрет Мальвики. Слой краски получился очень толстым, потому что я переписывала ее снова и снова: молодая, старая, мертвая. Молодая, старая, мертвая. Я так и не смогла решить, какое лицо лучше всего передает, кто она есть.

Послесловие

Легенда, на которой основан мой рассказ, очень проста. Девушка ловит такси в Суве и просит отвезти ее на кладбище. Когда они доезжают до места, она исчезает. Таксисты пугают этой историей ночных пассажиров.