Расцвет и закат Сицилийского королевства - Джон Джулиус Норвич (2005)

А теперь, покинув древнюю часть церкви и пройдя сквозь строй жеманно улыбающихся херувимов и слащавых Мадонн, которые поистине знаменуют собой самые темные годы европейского религиозного искусства, остановитесь на минуту у западной стены в северной оконечности нефа, около входа. В этом месте, где располагался, вероятно, притвор церкви Георгия, вы увидите тускло сверкающий в полутьме портрет ее основателя. Это мозаика-посвящение: на ней адмирал, выглядящий старше своих лет и явно восточной внешности, простерся ниц перед Богородицей. Изображение простертого тела было, к сожалению, некогда повреждено и после неумелой реставрации больше всего напоминает черепаху, но голова сохранилась в первозданном виде – предположительно, портрет делался с натуры – и фигура Богородицы дошла до нас практически невредимой. Правой рукой Богородица делает жест, приглашая человека подняться, а в левой Она держит свиток, на котором написано по-гречески: «Дитя, Святое Слово, да сохранишь Ты от бедствий Георгия первого среди архонов, который воздвиг этот мой дом с самого основания; и даруй ему отпущение грехов, что только Ты, о Боже, властен свершить».

На противоположной стороне нефа, на южной стене – последнее и, может быть, величайшее сокровище Мартораны – мозаичный портрет самого короля Рожера, символически коронуемого Христом. Он стоит там, чуть нагнувшись вперед, изображенный в византийской манере, в длинном далматике; на его короне подвески с драгоценными камнями по константинопольскому образцу; даже руки сложены в молитве по греческому обычаю. Над его головой большие черные буквы на золотом фоне складываются в надпись, сделанную греческими буквами, – «Rogerios Rex», «Король Рожер». Употребление в греческой надписи латинского титула на самом деле вполне объяснимо; ко временам Рожера греческое слово для обозначения властителя – «василевс» – настолько прочно связывалось с византийским императором, что использование в ином контексте казалось неуместным. И все же сам факт подобной транслитерации весьма показателен и – особенно после того, как замечаешь арабскую надпись на соседней колонне, – кажется воплощением духа нормандской Сицилии.

Портрет Рожера также выполнен с натуры; на самом деле, поскольку портреты на монетах и печатях слишком малы, чтобы дать нам достаточно деталей, – так или иначе слишком символичны, – это единственное сохранившееся изображение короля Рожера, которое мы можем без опаски считать аутентичным[35]. Помимо портретов у нас есть только свидетельство архиепископа Ромуальда из Салерно, отличавшегося особой способностью давать расплывчатые, ничего не говорящие описания. Он пишет только, что Рожер был высоким, статным, с «львиным лицом» – что бы это ни значило – и голос его был subrauca, грубый, может быть, или хриплый, или вообще неприятный. Мозаика сообщает нам гораздо больше. Мы видим темноволосого, смуглого человека средних лет, с пышной бородой и длинными густыми волосами, струящимися по плечам. Черты лица греческие или итальянские, есть в них даже нечто семитское. Все это мало напоминает традиционный образ нормандского рыцаря.