Лавандовое поле надежды - Макинтош Фиона (2015)

Долгое время Якоб Боне молчал. Ему не исполнилось и семидесяти. Большую часть своей жизни он был коммерсантом, хотя начинал с выращивания лаванды. В отличие от Люка Якоб не питал особой любви к земле. Лаванда служила источником благополучия его семьи, но Якоб приумножил состояние, распоряжаясь деньгами умело и талантливо, не боясь и рискнуть. Когда ему было столько же, сколько Люку сейчас, он уже не имел дела с фамильными плантациями, а нанял управляющих. Конечно, он мог продать поля – однако продавать не стал из сентиментальных соображений. И как же Люк этому радовался!.. По мере разрастания парфюмерной промышленности выращивание лаванды превратилось в очень выгодный бизнес. Причем Якоб занимался лишь бухгалтерией и инвестициями. В семьдесят лет ему еще рано выглядеть таким слабым и хрупким!

Только теперь, глядя на одного из самых дорогих ему людей, Люк осознал, как разительно отец переменился. Мертвенно-бледная, истончившаяся кожа туго обтягивала исхудавшее, превратившееся почти в скелет тело.

Люку сделалось стыдно за себя самого, такого крепкого и мускулистого, за свой здоровый загар.

– Похоже, парижская жизнь нашу семью не слишком-то баловала.

– Люк, мне надо дать образование твоим сестрам. Здесь, в Сеньоне, для них ничего нет. Ты можешь себе представить, чтобы Сара или Ракель прозябали, не имея возможности развивать ум? А Гитель? Ей нужно то, что может предложить только Париж… Все мои дела тоже ведутся в Париже. – Отец понурил голову. – Точнее, велись. – Он закрыл глаза и глубоко вдохнул. – Чем тут пахнет?

Этот вопрос Якоб задавал бесчисленное количество раз в детстве Люка – но Люк не уставал отвечать на него. Ему были дороги воспоминания о далеких счастливых временах, когда он вот так же смотрел сверху на живописную долину: лоскутное одеяло полей и садов, оливковых рощ и синевших в сумерках высоких кипарисов.

Люк кашлянул, пытаясь избавиться от кислого привкуса во рту.

– Чем пахнет?.. Само собой, лавандой. Тимьян нынче вечером тоже крепок. А еще розмарин, мята и слабая нотка шалфея. Между прочим, жаркое в кастрюле мадам Бланш томится вовсю.

– Ммм. – Отец кивнул. – Майорану она сегодня не пожалела.

– Ты меня сюда привел не травы обсуждать.

– Нет. Просто хотелось продлить на минутку иллюзию, будто ничего не изменилось и жизнь по-прежнему проста и безопасна.

– Папа, что привело вас сюда в такой спешке?

Вдали торжественно зазвенел колокол Сан-Мари – церкви двенадцатого века. В Средние века она приветствовала пилигримов, отправлявшихся в паломничество в Италию или Испанию, – именно поэтому их крошечная деревушка и могла похвастаться столь большой и пышной церковью.

Якоб вытащил из кармана трубку и выбил пепел на обломок скалы. Только сейчас Люк обратил внимание на то, что на рукаве у отца нашит кусок желтой ткани в форме звезды. Посреди нашивки было выведено слово «Juif».

– А это, черт возьми, что такое?

– Мы носим такие нашивки уже с месяц, сынок, – пожал плечами отец. – Указ вступил в силу в начале июня. Мы, евреи, должны носить это везде и всюду.

В Люке вспыхнул гнев.

– Мало им того, что они выгнали всех наших с государственных постов, из промышленности, из торговли…

Отец закончил за него:

– Юриспруденция, медицина, банковское дело, гостиницы, недвижимость, даже образование… Бенджамин Майер так и не оправился, потеряв место профессора в университете. Причем постепенно становится все хуже и хуже. Новые конфискации, новые унижения. До сих пор мне удавалось ограждать наших девочек, но теперь даже моих сил не хватает.

– Значит, вы приехали насовсем? Здесь мы сумеем уберечь семью.

Отец грустно улыбнулся.

– Честно говоря, сомневаюсь, сынок, особенно после утверждения нового Schutzhaft.

Люк непонимающе уставился на него. В животе вдруг возник ледяной ком.

– Schutzhaft?

Он знал значение этого слова – арест и защита, – но при чем тут оно?