Тарантул - Боб Дилан (1994)

Это давний уважаемый спорт политических и религиозных движений – притягивать к себе Дилана, связывать его с христианством, сионизмом, «Лигой защиты евреев» или «Хабад Любавич». А вы прислушайтесь опять к Джеку Фейту:

Я всегда был певцом – может, и только. Иногда недостаточно понимать, что слова означают, иногда мы должны еще знать, чего они не значат. Вроде как: что значит не знать, на что способен человек, которого любишь. Все распадается – особенно весь этот опрятный порядок правил и законов. Наш взгляд на мир – он и есть то, что мы есть. Посмотрите на этот мир из красивого садика – и все покажется веселеньким. А заберитесь повыше – и вам откроются грабеж и убийство. Истина и красота – в глазу смотрящего. Я давно уже бросил пытаться все вычислить.

Он просто творит свою непостижимую вселенную, как делал это много лет. Мы можем сходить туда в гости, даже вписаться в нее – или не вписаться, как, по большей части, и происходит. В «Masked and Anonymous» Пенелопа Крус все объяснила Папе Римскому и Махатме Ганди: «Обожаю его песни, потому что они не точные. Они совершенно открыты для толкований». Как лучшие книги, написанные людьми и богами. Как и вся наша непостижимая вселенная.

…И вот мы дожили до концерта на питерском катке. На гитаре Дилан уже не играет – видимо, совсем не с руки. Берет какие-то основные аккорды на клавишных, поет, по всей видимости, басисту и барабанщику лично. Все его сценическое шоу – пару раз повести плечами да ухмыльнуться, словно какой-то Дуремар из луизианских болот. Болотным духом веяло порой и от звука, на который его когда-то подсадил не иначе как Даниэль Лануа. Группа звучала либо так, влажно и тягуче, либо сухо, по-техасски – но все равно в этом был южный блюз-рок. Грамотная публика, выходя с катка, критически замечала, что «Дилан все переаранжировал». Какая ерунда – Дилан вообще ни один концерт не играет и уж тем паче не поет так же, как предыдущий, – это все издавна знают. Потому что каждый концерт для него – по-прежнему отдельный акт творения.

– Ты понимаешь, о чем эта песня?

– Ну да. Про то, как попасть на небо.

– Нет, она вовсе не о том… Она про то, как творить добро, манипулируя силами зла…

На сцене рубился оживший архетип – чуть ли не «Братья Блюз», мне даже в какой-то момент помстилось, что за дублирующими клавишными стоит Элвуд. И сидел Боб Дилан – в этом своем мундирчике и «стетсоне». Подчеркнуто не обращал на нас внимания. Я бы – честно – испугался, если б обратил. Ну о чем с нами разговаривать, ей-богу? Наверное, он вообще последний раз общался с публикой в начале 60-х в фолк-кафе Гренич-Виллидж, еще до того, как «электрифицировался», – вот тогда это действительно было нужно. А в середине 60-х Глупоглаз решил: «Как же нудно становится писать для этих немногих избранных», – и продолжал создавать свою версию вселенной, параллельно которой мы с тех пор существуем. И временами жалеем, что нельзя просто раствориться в этих звуках и остаться там навсегда. В этом мифе, по сути. В этой Вселенной, собранной из таких вот звуков и запахов, из всякого сора, из ряски и пыли, что до сих висит на перекрестке, где Роберт Джонсон продал душу дьяволу.

Так чего возмущаться, что нам дали поприсутствовать на репетиции творца? Этому радоваться нужно, а не разговоры городить. Он же вам сам все сказал:

Мои верные любимые собратья —

У нас с ними шифр один и один след

Моей веры им давно не могу дать я —

Алтарей на этом долгом пути нет